Трудно поверить, что Вас нет в том месте, где мы  окликали Вас в последние годы, – у Лены, в Северной Каролине.  

Когда ушла из жизни Ваша Любочка, Вы переехали к дочери, под ее крыло. За Вами всегда был нужен пригляд.  

Как настоящий поэт Вы всегда были рассеянны, не приспособлены к жизни, к тому же Вас  сильно подводило зрение и вообще здоровье.  При этом меня всегда удивляло Ваше терпение. 

Многочисленные недуги, почти полную потерю зрения Вы сносили без жалоб и ворчания. 

Вашей постоянной  присказкой в ответ на вопрос о  самочувствии  было: «Терплю». И это было правдой. Вы безропотно терпели. И безропотно глотали все те «саплименты», которые Любочка собирала для Вас.  Иногда, встретив Ваше слабое сопротивление, она заливалась слезами.  И Вы –  запихивали в рот эти  собираемые и хранимые  Любочкой «саплименты», по ее мнению, такие  нужные и целебные, хотя – я видела  по глазам – Вы в них не верили,  но нельзя  же было обидеть Любаню! 

 Вас часто описывают  грубоватым, наступательным, агрессивным.   Это тоже было, но в ситуации спора, отстаивания своего мнения, защиты «правды». Доставалось всем.  

Вы, с Вашим «моральным подходом» к  явлениям жизни и к их отражению в стихах, ругали за аморализм  даже Блока и Ахматову. Доставалось и Бродскому, но тому  - больше из-за его окружения, при жизни провозгласившего своего кумира гением.  

Korzhavin_i_Luba_Boston_80-90_gody.jpg

Любовь и Наум Коржавины

Нет, в Вас не было зависти к блестящей карьере, сделанной Иосифом Александровичем в Америке, к его  положению известного американского поэта.

Эмиграция Ваша была вынужденной, Вас вытолкнули из страны, но жить Вы продолжали только Россией. Просто удивительно, как за  долгие годы жизни в Америке, Вы не стали ее частью, не выучили язык,  не  влились в ряды служащих, скажем, преподавателей университета...    

У Вас не было ни такой цели, ни такого желания.   Вы несли в памяти, в сердце, в мыслях Россию.  И она  платила Вам любовью. Когда Вы приезжали на родину – Вас встречали овациями.  Но и здесь, в Америке, русскоязычная публика, молодежь заполняла залы на Ваших выступлениях. 

Я всегда удивлялась – как много стихов Вы знаете наизусть – своих и чужих. А еще удивлялась тому, что Любочка может  подсказать Вам  любую  Вашу строчку –  она  на память знала все Ваши стихи.

Не удивительно, что когда-то,  совсем не юной девушкой,  имея мужа и дочь, эта большеглазая красавица  безоглядно устремилась за Вами, тоже оставившим ради нее жену и дочь, – в неизвестность, в непредсказуемость, в отсутствие комфорта и уюта.

И еще:  как по-юному звучал Ваш голос при чтении  стихов, как захватывала звучащая в нем  струна. 

Ни к чему,

ни к чему,

ни к чему полуночные бденья 

И мечты, что проснешься

в каком-нибудь веке другом. 

Время?

Время дано.

Это не подлежит обсужденью. 

Подлежишь обсуждению ты,

разместившийся в нем. 

Ты не верь,

что грядущее вскрикнет,

всплеснувши руками: 

“Вон какой тогда жил,

да, бедняга, от века зачах”. 

Нету легких времен.

И в людскую врезается память

Только тот,

кто пронес эту тяжесть

на смертных плечах. 

Naum_Korgavin_and_Irina_Chaykovskaya_2010_for_Krugozor.jpg

Наум Коржавин и Ирина Чайковская. Фото: Алекс Марин

Господи, как Вы могли написать такие строчки  еще при жизни тирана, в 1952? 

Ваше «Вступление в поэму»  явно опережает свое время, это  стихи начинающейся «оттепели», это  катехизис для  новой  нарождающейся интеллигенции, поверившей в себя и  в будущее своей страны.

Однажды в разговоре о Вас приятельница сказала, что Вы останетесь в истории литературы только одним стихотворением, которое все знают и поют под гитару на разные мелодии. Она имела в виду стихотворение «Памяти Герцена, или Балладу об историческом недосыпе» (1969) с его знаменитым двустишием:

Какая сука разбудила Ленина?/Кому мешало, что ребенок спит?

 Печально, если это так.   Не желаю Вам этого! 

Для меня Вы автор  «Вступления в поэму», «Язычника», удивительной лирики...

Для меня Вы  были мудрецом, на все имеющим свое мнение, – недаром Вашим дедом был  цадик,-  патриотом  и «печальником» России, а еще  хранителем дружбы. Вы постоянно поминали своих друзей – Стасика  Рассадина, Булата Окуджаву, Бориса Балтера, Валентина Берестова...

На Вашем  грандиозном 85-летнем юбилее, проходившем в Бостонском университете, от кого только не пришли поздравления -  список Ваших почитателей и друзей  оказался  несчетным.

Нет, не хочется думать, что Вас уже нет, что, позвонив, уже нельзя будет услышать Ваш голос. 

Вы будете с нами, Наум Моисеевич, мы Вас не отдадим ни земле, ни облакам.

Мы оставим Вас в наших душах.

Биографический очерк о Науме Коржавине см здесь.