Во времена моего детства в нашем доме была магическая дверь. За ней скрывался провинциальный пенсильванский городок, в котором я вырос.

Центральная улица с её привычными приметами (банком, доской объявлений, магазином канцелярских товаров, лавкой автозапчастей, булочной, двумя парикмахерскими, бакалеей и уютной закусочной на углу) проходила просто перед нашим домом.

По ней неторопливо прогуливались целыми семьями, особенно по выходным, рассматривая мебель, выставленную в огромных витринах магазина Андерсона, рекламные плакаты фильмов, которые висели за стеклом в кинотеатре «Зодиак», и страшные манекены, одетые по последней моде, стоявшие в витринах магазина моей тётушки.

Тогда, в начале 1950-х гг., небольшие семейные предприятия в городах вроде нашего в целом удовлетворяли запросы своих жителей в еде, одежде и других вещах, делавших жизнь лучше.

Магазин моего отца также располагался на главной улице. «Обувной магазин Кауфмана» гласила большая вывеска над входом. С фасада наше заведение ничем не отличалось от остальных и, скажем так, наш ассортимент всецело удовлетворял желание матери, которая хотела купить детям пристойные ботинки, отца, которому нужна была пара добротных выходных туфель для похода в церковь по воскресеньям.

Обычно, мой отец или дядя стояли у витрины или в дверях магазина, одетые в наглаженные серые костюмы и белые сорочки, при галстуках, в начищенных до блеска туфлях. По соседству от нас находилась закусочная «У Фила». Толпы школьников приходили туда после занятий потанцевать на ресторанном чёрно-белом кафеле возле музыкального автомата.

Что касается меня, то я был худым как трость, носил очки, а на зубах виднелись брекеты. Несмотря на то, что в школе все мы носили одинаковую форму, были скаутами, пели в хоре, моя жизнь была отделена от жизни других школьников магической дверью. Мои одноклассники окружали меня на игровой площадке и выкрикивали: «очкатый», «уродец», «сопля», тыча в меня пальцами. Я пытался походить на них, но у меня это не очень удавалось.

Я плёлся домой, до большого кирпичного дома с не менее большими окнами и просторным чердаком, где я любил сидеть во время дождя. Когда я брался за ручку парадных дверей, сделанную «под золото», то под пальцами ощущал ржавчину. В этих дверях не было ничего необычного, ничего магического, но когда я открывал их, мир вокруг меня преображался. Сразу с порога любимый запах манил меня на кухню, которая находилась в конце коридора. Помню, что в тот день была пятница. Обычно в этот день мама накрывала особый стол. К тому моменту, когда я приходил со школы, у нас уже пахло домашним хлебом, и на столе уже лежали пирожки.

Аккуратными горками были выложены пирожки со шпинатом, фруктовые пирожки, начиненные яблоками из нашего сада. Помню, мама подымает ко мне слегка замазанное в муке лицо и прежде, чем сказать «привет!», произносит: «Здесь 68 пирожков. Ты можешь съесть два».

И вот, мы с братьями уже сидим за столом и передаем друг другу сливочное масло, которым намазываем ещё тёплый хлеб. В чашках стынет какао, а мой пёс по кличке Бастер положил морду мне на колено. Он ждёт пока мама отвернётся, и я смогу дать ему кусочек. Тот приятный домашний запах был волшебным, способным развеять любую меланхолию, принесённую мной со школы.

Хотя с тех самых пор, предо мной открывалось ещё немало дверей, но я точно знаю, что для меня нет ближе двери, чем та, которая ведёт домой.

Dmitry Tsurbin. Специально для Всё об Америке (Copyright © All About USA 2015)