Иностранцы на фронте — не новость. Да и об Интернациональном легионе вроде бы все слышали. Однако не все знают, что таких легионов в Украине четыре. И мало кто знает о том, как они функционируют.

О рекрутинге, дисциплине, которая важнее даже подготовки; новых правилах войны; разных мотивации и подходе к войне; о колумбийских «трудовых мигрантах», американских ветеранах и гражданской модели планирования, которая работает на фронте, ZN.UA говорило с начштаба 2-го Интернационального легиона Павлом Славинским.

Павел Славинский

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Пан Славинский, у вас интересная биография — и кузнец, и психотерапевт-капеллан, и в АТО служили. А как в Интернациональный легион попали?

— Просто это показалось мне интересным проектом, у которого есть будущее. Полномасштабку я начал в Силах спецопераций. С моей молодой командой мы перешли в легион еще весной 2023 года.

— Не разочаровались? Какие особенности были?

— Не разочаровался. Это интересная история. Первая особенность — это иностранцы. Вторая, самая главная, которой сейчас уже нет в войсках, такой анахронизм, оставшийся со времен первой войны, — это добровольцы. Все иностранцы приехали сюда сами. Их никто не бусифицировал, не уговаривал. Там нет какого-то пафоса, войны за родину. Кто-то из них хочет заработать денег; кто-то — улучшить свой послужной список; кто-то — приобрести какой-то опыт, научиться чему-то новому в военном деле, технике, методах ведения войны; кто-то приехал просто на адреналине, ему интересно побегать и пострелять; кто-то хочет бороться за свободу и справедливость, а кто-то — убивать россиян. Их мотивации интересны. Поэтому, считаю, этот проект достаточно динамичен и имеет будущее.

— В одном из интервью вы говорили, что в легионе представлены около тридцати стран.

— Да. По одному-два, но у нас есть представители примерно тридцати стран.

— Какие страны представлены наибольшей численностью? И отличаются ли мотивацией их представители?

— Колумбия, Бразилия — это один большой конгломерат. А так — Америка, Британия, Европа. Примерно 50 на 50. Англосаксы и испаноязычные. Они очень отличаются своей, скажем так, мотивацией. Если говорить о Бразилии и Колумбии, то это преимущественно либо трудовые мигранты, либо картелевские, как мы их называем. То есть люди, которых отправили приобрести военный опыт. Это молодые ребята, 25–35 лет. А вот англосаксы — большей частью очень взрослые люди, дядьки за 40, которые пришли довоевать то, что не довоевали в Афганистане или Ираке.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Соответственно, наверное, отличается и уровень подготовки?

— Если честно, то здесь речь идет не о подготовке вообще. Почему-то, когда мы говорим о военнослужащих и их способности выполнять задачи, то упоминаем подготовку. Но это же больше о дисциплине и нормальной постановке задачи. То есть, по сути, любую задачу можно выполнить, если, во-первых, ее выполнить реально. А во-вторых, если человеку дать достаточно средств для этого, начиная с ситуационной осведомленности, что происходит, понимания характера действий противника до второго-третьего эшелона поддержки. Это очень сложная комплексная работа, и она стопроцентно не заканчивается просто подготовкой бойца. Потому что, например, чтобы группа из четырех штурмовиков закрыла какие-то вопросы и восстановила утраченную позицию, нужны как минимум два расчета БпЛА, чтобы была нон-стоп-картинка. Нужно прикрытие минометки, и еще желательно, чтобы FPV сначала залетел в окоп, а уже после этого туда забежали парни. Чтобы все это синхронизировать, нужна нормальная оперативная служба: чтобы связь была постоянная, были стримы, чтобы команды отдавать в режиме реального времени. Это уже сложно. И это точно не о подготовке пехотинца.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Я так понимаю, что у вас все это есть?

— Ну, конечно, мы это создали. Когда есть линия, которую ты держишь, есть активные действия (восстановление или отражение штурмов), нужно синхронизировать друг с другом разные звенья. Мы с этим столкнулись еще в Серебрянке и приложили много усилий — мобилизовали айтишников, которые умеют коммуницировать и налаживать систему. Сейчас у нас нормально работает служба оперативного планирования. Так она называется у военных, но это не военные, а гражданские, которым просто четко поставлены задачи. Они их выполняют, и все работает. Это будет актуальным и в дальнейшем.

— Сколько людей сейчас в легионе?

— Это секретная информация. Мы — батальон специального назначения, у которого есть дополнительные возможности.

— Сколько в процентном отношении украинцев и всех других?

— 50 на 50. Примерно половина — украинцы, а половина — иностранцы. Потому что половина, я бы это назвал, — обслуживающий персонал, то есть логистика и вспомогательные службы. А вот именно пехота и некоторые специалисты — это иностранцы.

— Вы упомянули о дисциплине. У представителей каких стран она самая высокая?

— Америки, Британии.

— Часто приходится слышать о колумбийцах. Причем нередко — в анекдотах, а именно: им все равно, в кого стрелять, поэтому наши БпЛА стараются их облетать.

— Если на важных позициях сидят то ли колумбийцы, то ли американцы, и им не сказали, что сейчас над ними будет пролетать дружественный БпЛА, то они будут сбивать все, что увидят. Потому что все, что не является дружественным, будут считать вражеским. И это нормальная история. Если нет координации, то, как мы шутили еще в 2022-м, большинство наших БпЛА сбивает наша ТрО. Поэтому здесь не о колумбийцах, а о дисциплине и координации.

— А формы боевых действий чем отличаются?

— Дело в том, что, как все говорят, обычно армия воюет прошлую войну. И мы в 2022–2023 годы зашли с концепцией, скажем так, повторения Второй мировой.

Сейчас динамично изменилось все. Например, если опыт тех же американцев или бриттов был актуален в 2023 году, потому что это были штурмовые действия, операции большими группами, например заходы в город, в тот же Бахмут, то сейчас концепция ведения боевых действий меняется в корне. Господство в небе БпЛА, как наших, так и вражеских, уменьшение групп до двух, максимум четырех человек. Ненужной стала тяжелая техника на фронте. Она просто до линии столкновения не доезжает, ее сносят еще на марше. Я не знаю, во что оно выльется, но будут побеждать и будут более успешными подразделения, которые, скажем так, позволят себе динамично менять подход к ведению боевых действий. Кто останется закостенелым, тот потеряет и людей, и позиции, которые удерживает. Причем это как о россиянах, так и о нас. Субъективное мнение, конечно. Но это то, что я вижу сейчас на фронте.

— Американцы и британцы сейчас учатся у нас или нас учат?

— Учатся. Учили нас они в 2022-м. Все, забыли эту фабулу. Иностранцы приезжают к нам учиться. Причем неважно, молодой это солдат или опытный, взрослый офицер или сержант. Они честно об этом говорят.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Как надолго в среднем иностранцы задерживаются у нас? Контракт на полгода. Его продлевают? Представители каких стран чаще всего?

— Есть три группы людей. Первая — те, кто не выдерживает первые два месяца. У нас есть возможность разорвать контракт с нашей стороны через два месяца с момента подписания. Это так называемый испытательный срок. То есть мы присматриваемся, они присматриваются. Если человек вообще не способен работать, мы со своей стороны разрываем контракт.

Вторая группа — это те, кто старается покинуть подразделение после первого-второго боя. Неважно, через три или шесть месяцев. Они тренировались, готовились, но, столкнувшись с реальным опытом войны, прилагают все усилия, чтобы покинуть подразделение, даже прибегая к СОЧ. Просто к иностранцам-СОЧ немножко другое отношение, чем к украинцам. Поэтому они могут позволить себе купить билет и спетлять за границу.

Третья группа — это те, кто ехал целеустремленно. Они попробовали, у них получилось, они нашли нормальную коммуникацию с побратимами и руководством и остаются дольше, чем на полгода.

Есть в этой группе еще одни — те, кто катается. То есть повоевали несколько месяцев и говорят: «Это очень интенсивно, я хочу домой». Едут, условно, в свою Бразилию, а уже через месяц-два их тянет назад, и они возвращаются. Это такие ходоки, у нас есть несколько колоритных персонажей, которые уже несколько раз ездили туда-сюда.

— Какая из этих групп самая большая?

— Больше всех вторая группа — те, кто, столкнувшись с реальностью боя, старается покинуть армию. Там есть и субъективное, и объективное. Есть раненые, которые после боя попадают в больницу на восстановление. Но наряду с ними есть те, кто старается всеми силами покинуть армию. Вторая по количеству группа — это те, кто остается надолго. А самая маленькая — те, кого мы отсеиваем.

— Говорят, что нас почти покинули колумбийцы.

— Они бегают. По своему эмоциональному психотипу они похожи на грузин. То есть если у колумбийцев есть харизматичный лидер, то они довольно стойко переносят все трудности и недостатки военной службы. Если такого харизматичного лидера нет либо он погиб или ранен, лежит в госпитале, его группа некоторое время держится, а потом разбегается. В украинской армии такая же история. Харизматичные лидеры уровня отделение/взвод обычно либо гибнут, либо ранены. Они ведут за собой ребят, и поскольку война продолжается уже долго, контактов очень много, то статистически они обычно трехсотые.

— Вы сказали, что некоторые из рекрутов приходят за деньгами. Это какая-то большая сумма, чем та, что получают украинцы?

— Нет, обеспечение такое же, как в любом линейном подразделении Сухопутных войск. Может быть, в ГУР или в прославленной Третьей штурмовой есть какие-то бонусы, кроме того, что выдает государство, но это другая история.

Здесь есть проблема — не только у нас, а вообще во всех подразделениях, которые берут к себе иностранцев. Если мы говорим о трудовом мигранте, то иностранец очень придирчиво относится к коммуникациям и к тому, не обманули ли его. Если коммуникация между руководством и военнослужащим нарушена или искаженная, то военнослужащий может подумать, что он будет получать, например 190 тысяч гривен — максимальная сумма, которую можно заработать за месяц в Сухопутных войсках (20 тысяч гривен — ставка, 100 тысяч — если все áкторы на боевых, и 70 тысяч — если сидишь в переднем окопе). То есть если какое-то условное подразделение предлагает военнослужащему-колумбийцу 190 тысяч гривен, и он в это верит, то, вероятнее всего, через несколько месяцев он покинет Украину из-за того, что эту сумму получить не сможет, ведь для этого надо выполнять определенные действия. Поэтому очень важный момент — разъяснять иностранцам, какую сумму и за что именно они будут получать.

— Каковы особенности иностранного СОЧ? Бывают ли ситуации, когда иностранец, который идет в СОЧ, не возвращается сразу домой, а еще остается в Украине?

— Конечно, где-то на вокзале на человека явно не украинской внешности, да еще и в пикселе обращают внимание и полиция, и ВСП. В конце концов, такие иностранцы попадают в батальоны резерва. Оттуда мы либо забираем их к себе, либо они снова убегают и уже находят какую-то сумму, чтобы покинуть Украину. История такова, что украинцы едут в СОЧ домой, а иностранцы где-то слоняются. Они довольно мощно между собой коммуницируют и в конце концов находят способ выехать.

— Я слышала, что в легионе очень интересная система рекрутинга и менеджмента. В чем ее особенности?

— Я этот вопрос не исследовал подробно, поэтому не знаю, как у других. Но могу рассказать, как у нас. Есть несколько сайтов. Есть объявления на Lobby X. Это для украинцев. Создана внештатная служба рекрутинга. Мы просто взяли обычную систему кадрового центра любой корпорации и скопировали ее (мобилизовали парня, который работал в таком центре). Все у нас работает по тем же схемам.

Есть скрипты, есть последовательность действий, есть сопровождение человека. То есть человек зашел на сайт, оставил заявку, с ним связались, провели видеоинтервью, выяснили аспекты, риски и начали сопровождать — въезд в Украину, мероприятия в ТЦК, потом в учебный центр. После этого человек попадает к нам. Он уже точно знает, в какое подразделение идет, к какому командиру. Еще на этапе подготовки этот рекрут общается с потенциальным командиром. Такая же история с украинцами. То есть если мы нашли украинца, провели собеседование, ему интересно и он нас устраивает, мы сопровождаем его до момента, когда он уже приезжает в сектор на войну.

Ничего сложного. Обычный минимизированный вариант корпоративной работы.

— Все жалуются на нехватку людей. У вас есть нехватка?

— Да, конечно. Здесь также речь идет больше не о нехватке людей, а о нехватке людей для выполнения заданий именно таким способом, который у нас сейчас в Вооруженных силах распространен.

У нас пехотная концепция. Есть населенный пункт, село, которое нужно удерживать. И вот мы сажаем позиции, выстраиваем систему обороны, логистики. И, конечно, людей всегда не будет хватать, потому что их убивают. Люди получают ранения и идут в СОЧ. Потому что очень часто поставленная задача не отвечает возможностям. Скажем, есть позиция, которую нужно держать до конца. Вот наступает это «до конца», позицию не удержали, люди закончились.

— То есть проблемы в принципе такие же, как и везде?

— Конечно, потому что мы просто батальон, который выезжает в зону выполнения, и задачи нам ставит кто-то сверху. Все равно интернациональное подразделение или линейное, задачи те же — удерживать позицию или штурмовать и восстанавливать. Задачи те же, методы те же, да и люди по сути те же. Просто иностранцы не склонны выполнять суицидальные миссии.

То есть если иностранцу поставить задачу «беги туда и захвати тот холм», он скажет: «Да ну, неинтересно, я поехал в Колумбию». Но если ему показать средства, показать кино, стрим, что происходит, дать карту, чтобы он сам спланировал, как он этот холм возьмет, то обычно он это делает, и успешно. То есть здесь специфика коммуникации и постановки задачи. Это как с подростками, с которыми нужно договариваться. И давать возможность самим решать. Такая широкая свобода.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Я знаю, что в легионе почти с самого начала сформирован Центр управления полетами (ЦУП), который позже трансформировали в Пункт управления разведки. Расскажите немного об этом. И вообще, насколько я знаю, вы в курсе развития беспилотных систем в ВСУ.

— Да, ЦУП мы создали с самого начала. Если есть позиция и есть дрон, то результат работы должен кто-то видеть. Чтобы видел не только условный командир, нужна сеть. Это все есть у всех на базе системы «Дельта». Есть башня, куда стримят все. Потом идет администрирование. Чтобы картинка была непрерывной и правильной, нужно научить пилота, как правильно летать, по каким маршрутам, куда смотреть, на каком зуме, чтобы это была нужная информация. Если просто пролететь на высоте километр и ничего не увидеть — это никому не интересно. А если лететь на высоте 50 метров и заглядывать под каждый куст, тебя собьют.

Мы создали не просто систему, но и алгоритмы действий. Дальше началась другая история. Когда ты летаешь в своем секторе, то обычно пролетаешь над дружественными подразделениями, и они тебя сбивают. То есть надо наладить коммуникацию между соседями. Для этого нужен Центр управления полетами. Мы его создали.

Дальше. Почти в каждом окопе, на каждой машине стоит РЭБ. Кто-то купил, кто-то получил от государства разные частоты, разные мощности, и надо также делать безопасные коридоры, куда можно летать, где стоит дружественное средство, которое тебя не собьет. Это администрирование выполняет ЦУП.

После того, как мы закрыли этот вопрос, возникла проблема с анализом информации. Стримов и информации очень много. Надо анализировать и выдавать конкретный продукт. То есть у нас ротация и у них ротация. У нас логистика и у них логистика. Чтобы убить врагов, нужно понимать, куда они идут, в какое время, сколько их, что они несут, где скапливаются, например перед началом штурма, или где у них логистические маршруты, логистические блиндажи, где стоят командные пункты (это определяют по генератору — где есть тепло). Если это на территории Украины, они пользуются «Старлинками», если на территории России — Wi-Fi-мостами. Эти устройства можно найти, проанализировать, что это, и потом уже уничтожать либо своими средствами, либо дать информацию наверх и уничтожать эти позиции средствами артиллерии. Это переросло в Пункт управления разведкой, то есть сидят парни и девушки, анализируют, а потом выдают точки и короткую информацию: что это, где находится и когда это лучше уничтожить. Если говорим о логистике и маршрутах передвижения, то логично, что на перекресток нужно навести наши средства поражения.

Если говорить примитивно, есть время полета мины, есть время подготовки к залпу и есть время передвижения врага. Мы видим начало движения, знаем, через сколько секунд группа будет в точке, куда наведен наш миномет. Так мы уничтожали врага довольно мощно. Это работало, нравилось нашему руководству, смежникам и бригадам, под которыми мы это делали. Мы с радостью этот свой опыт показывали. Кто понимал, тот внедрял.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Есть мнение, что в развитии дронов мы начали проигрывать россиянам, хотя были первопроходцами. Как вы видите эту ситуацию? И что мы могли бы сделать, чтобы наверстать упущенное?

— Это манипуляция. С нашими оппонентами у нас качели. В чем-то они выиграли, а мы проиграли, и наоборот. К этой войне мы не были готовы вообще. А у них с самого начала были «Орланы». Потом плюс-минус мы выровнялись, потом запустили FPV, стал относительный паритет. Сейчас они нас очень обогнали по оптоволоконным средствам. Даже не то, что обогнали, просто у них больше возможностей закупать. Но у них совсем нет, например тяжелых бомберов. То есть направление наших дронов класса «Кажан», «Вампир», Nemesis, Heavy Shot и подобных у россиян почти пустое.

У них сейчас пошла волна малой авиации. Это «Молния», «Привет-82», это FPV-дрон-камикадзе самолетного типа с небольшой нагрузкой до пяти килограммов. Они очень дешевые. Это просто продолжение FPV-темы, но на крыле. У нас тоже есть то, что мы используем против них. Это «Дартс». Оно работает, и в этом паритет. Какой будет следующая волна, не знает никто. Сведущие в этой теме люди могут лишь догадываться.

То есть я бы не сказал, что россияне нас в чем-то сильно обогнали, просто у них есть больше материальных возможностей масштабировать БпЛА. Если бы у нас было такое же количество FPV-дронов на оптоволокне, то мы были бы лучшими. КПД у нас больше. Если взять десять дронов, которые запустил украинский расчет, и десять вражеского расчета, то мы уничтожаем больше — благодаря обученности расчетов и использованию кастомных боеприпасов. Враги просто разбирают штатные гранатометы РПГ-7, приматывают к ним какие-то вилки, шурупы. Хорошо, что это неэффективно.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Вы все еще на Харьковском направлении? Какая там сейчас ситуация?

— Да. Возле Купянска, Двуречной немного провалились. Думаю, они будут развивать успех на восточном направлении в этом районе. Уже вышли на правый, высокий берег. А в Волчанске плюс-минус стабильно.

— Насколько я понимаю, обстановка очень напряженная. Какие настроения в вашем батальоне?

— Позитивные. У нас куча разных проектов. Нам нужны люди. Смотрите, после Покровска, наверное, любое направление — это хорошее место, где можно воевать, что-то планировать, копать. Мы сейчас подбираем пехоту, доучиваем ее. И будем заходить в сектор работать.

Второй Интернациональный Легион обороны Украины

— Какую-то историю расскажете?

— Знаете, это как в анекдоте: есть, что вспомнить, нечего детям рассказать. Ведь не напишешь о том, как наши иностранцы взяли в плен заблудившуюся группу саперов из смежного подразделения. И хорошо, что это были колумбийцы, а не бразильцы. Те бы их просто поубивали. А так взяли в плен, вышли в радиоэфир, выяснили и отпустили.

— Ну вот, прозвучала еще одна особенность бразильцев. Они более жестокие?

— Нет, это не о жестокости, а об эмоциональной стабильности/нестабильности. Это как взять, например немца и австрийца и поставить возле бразильца. Или рядом с грузином эстонца. Больше об этом.

А так истории интересные. Например, последняя, когда в Покровске нас отправили зачистить посадку, где враги продвигались уже в тылу. Это была диверсионная группа. Наши бойцы выполнили задание, а потом увидели, что немного дальше от этой посадки есть еще. Вышли на связь, говорят, что там кто-то есть, а движения нет. Отправляем БпЛА. Выясняется, что там еще одна группа. Они идут снова, выполняют. То есть мы отправили их уничтожить десант 12 военных из двух БТРов, а они накромсали около сорока. Но, когда услышали выстрелы где-то из тыла — вроде бы их обходят и есть опасность попасть в окружение — просто снялись и отошли. Мы, конечно, за это получили по голове — почему покинули позиции. Но задача же была одна, и они ее четко выполнили. Это — их менталитет. С этим надо работать. Потому что если бы это были украинцы, и комбат грозным голосом сказал: «Стоять!», то они бы стояли. Вероятнее всего, погибли бы, но стояли.