Девять лет назад после проведенного в оккупированном Крыму под контролем российских военных и почти никем не признанного «референдума» Россия незаконно «присоединила» полуостров к своей территории. Долгое время «крымский вопрос» относился к категории замороженных конфликтов, и казалось, что еще очень долго ничто не может помешать России де-факто контролировать эту территорию. Но после полномасштабного вторжения России ситуация изменилась. Теперь и Украина, и мировое сообщество не видят возможности мирного урегулирования без возвращения полуострова, а ресурсов для продолжения конфликта у России всё меньше. Исторический опыт новейшего времени также подсказывает: эпоха, когда территориальные приобретения удавалось осуществлять путем насильственных завоеваний, уже прошла.

Крымские корни войны с Украиной
В августе 2022 года президент Украины Владимир Зеленский выступил со знаменательной речью, в которой процитировал фразу «с Крыма началось, Крымом и завершится» из письма крымско-татарского активиста Наримана Джеляла. Тот был арестован российскими силовиками по делу о подготовке диверсии на газопроводе и впоследствии приговорен к 17 годам колонии строгого режима. Президент Украины интерпретировал эту формулу так:

«Чтобы преодолеть террор, чтобы вернуть прогнозируемость и безопасность нашему региону, Европе и всему миру нужно одержать победу в борьбе с российской агрессией, а значит, нужно освободить Крым от оккупации. Там, где началось, там и завершится. И это будет эффективная реанимация международного правопорядка».
Действительно, оккупация Крыма стала важнейшей поворотной точкой: в Украине это дало старт российской агрессии, впоследствии распространившейся на Донецкую и Луганскую области, в России «крымский консенсус» стал новым источником легитимности Путина как несменяемого лидера, а для Запада «Крым наш» стал крупнейшим вызовом принципам мирового правопорядка со времен окончания холодной войны.

Относительно бескровный захват Крыма и крайне слабая реакция на это со стороны Запада (российские потери от санкций составили всего несколько процентов ВВП), безусловно, сыграли роль в расчетах Кремля перед вторжением в Украину в феврале 2022 года. Кроме того, сам полуостров к тому времени приобрел стратегически важное военное значение, которое обычно описывают метафорами «непотопляемый авианосец» (unsinkable aircraft carrier) или «военная крепость» (military fortress). Под этим имеется в виду сочетание географического положения Крыма и размещенной там военной инфраструктуры и ударных средств (ракетные комплексы и комплексы ПВО, дальняя авиация, корабли и подводные лодки), позволяющее эффективно контролировать воздушное и морское пространство всего черноморского региона.

В феврале 2022 года российское командование именно из Крыма развивало самое успешное наступление на Украину силами примерно 25 батальонных тактических групп. Всего за два дня им удалось преодолеть свыше 100 км и занять территорию, по площади превышающую Швейцарию. К середине марта крымская группировка вооруженных сил России заняла Херсон, практически охватила Николаев и угрожала Одессе. Захваченный тогда «сухопутный коридор» на полуостров до сих пор остается самым весомым военным достижением, хотя с плацдарма на правом берегу Днепра и из Херсона в конце концов пришлось отступить.

Сейчас Крым служит важнейшим транспортным узлом и тыловой базой для войск, дислоцированных на первой линии Херсонского (вдоль русла Днепра) и Запорожского направлений. Отсюда ведутся ракетные обстрелы Украины (только за первые полгода конфликта было выпущено 750 крылатых ракет морского и воздушного базирования), здесь налажены ремонт и обслуживание военной техники и проходят пути снабжения топливом и боеприпасами, а также размещаются противовоздушный защитный «зонтик» и боевая авиация.

Планы по возвращению Крыма
Владимир Зеленский шел на выборы в 2019 году под лозунгами мирной деоккупации Крыма и Севастополя и столь же мирного урегулирования конфликта на Донбассе. В марте 2021 года уже в качестве избранного президента он утвердил «Стратегию деоккупации и реинтеграции временно оккупированной территории Автономной Республики Крым и города Севастополя». Документ исходил из приоритета политико-дипломатических методов и упоминал также меры военного, экономического, информационного и гуманитарного характера, а ключевым инструментом их воплощения определял «Крымскую платформу» — международный саммит парламентариев, экспертов и политиков, поддерживающих Киев.

При этом международное сообщество, в том числе США и Евросоюз, декларируя приверженность принципам территориальной целостности Украины, ограничивалось символическими жестами и не слишком обременительными санкциями против России. Более того, на Западе в определенных кругах пользовалась популярностью точка зрения о «праве» Москвы на полуостров, обоснованном разнообразным набором аргументов — от юридических и экономических до исторических прецедентов и ссылок на «геополитические императивы».

Даже нападение России на Украину не сразу изменило позиции сторон по крымскому вопросу. Спустя месяц после вторжения Владимир Зеленский был готов обсуждать с президентом Путиным Крым и «искать компромиссы». А еще в декабре 2022 года госсекретарь США Энтони Блинкен говорил, что основные усилия американской администрации сосредоточены на том, чтобы вернуть под украинский контроль территории, занятые после 24 февраля 2022 года, обходя судьбу Крыма молчанием. Зеленский обозначил отход от готовности «искать компромиссы» в мае 2022 года, когда переговоры с Россией зашли в тупик. В январе 2023 года в выступлении на форуме в Давосе он уже недвусмысленно требовал:

«Это наша земля. Наша цель — деоккупировать все наши территории. Крым — это наша земля, это наша территория. Это наше море и наши горы. Дайте нам тяжелое вооружение — мы вернем наш Крым».
Надо сказать, что в США крайне настороженно относились к украинским планам силового возвращения Крыма. Любые поползновения на статус полуострова воспринимались в Вашингтоне как неприемлемые — настоящие «красные линии» для Владимира Путина, для которого Крым, по всей видимости, остается символом самого большого личного успеха в жизни и одновременно краеугольным камнем в восстановлении российского имперского величия. Совсем недавно в администрации президента Байдена приступили к обсуждению — не увеличит ли шансы на мирное урегулирование создание непосредственной военной угрозы полуострову, даже если за этим неизбежно вырастет риск эскалации?

Суть обсуждения в следующем: если украинские военные покажут, что способны наступать на Крым, то это само по себе улучшит переговорную позицию Киева. Хотя настоящее наступление почти наверняка будет представлять наибольший риск с точки зрения возможности применения тактического ядерного оружия, такое повышение ставок в каком-то смысле оправданно, поскольку в многолетней войне на истощение Украина и ее западные союзники могут и не выдержать. В то же время, даже если ВСУ удастся отвоевать все территории, занятые российскими войсками, кроме Крыма, опасный прецедент насильственного изменения границ и, соответственно, потенциальный повод для новой агрессии никуда не исчезнут.

Если судить по риторике, официальные лица на Западе всё больше склоняются к неизбежности смены статуса Крыма по итогам российско-украинской войны. Тот же Блинкен теперь полагает, что смириться с территориальными захватами означает «открыть ящик Пандоры». Его заместитель Виктория Нуланд убеждена, что «Украина никогда не будет в безопасности» до тех пор, пока Крым по крайней мере не подвергнется «демилитаризации». Премьер-министр Нидерландов Марк Рютте призывает не верить в ядерный шантаж Москвы и крымские «красные линии». Британский премьер Риши Сунак декларирует передачу Киеву ракет большой дальности для возможных ударов по военным целям на полуострове.

Официальные лица на Западе всё больше склоняются к неизбежности смены статуса Крыма по итогам российско-украинской войны
В начале марта 2023 года секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины Алексей Данилов анонсировал новую редакцию упомянутой выше стратегии деоккупации Крыма в части изменения приоритетности мер — политико-дипломатических, военных и экономических. Нетрудно догадаться, что теперь на первом месте — военные методы, а полноценное завершение войны видится как восстановление Украины в международно признанных границах: и с остающимися сейчас за Россией частями Херсонской и Запорожской областей, и с «ЛДНР», и с Крымом и Севастополем.

Примечательно, что социологи фиксируют полное единодушие по Крыму украинских политиков и обычных граждан. Согласно опросу Gallup, проведенному в сентябре 2022 года, 91% респондентов посчитают победой возвращение всех потерянных с 2014 года территорий, включая Крым. Киевский международный институт социологии (КМИС) в феврале–марте 2023 года выяснял мнение украинцев по более тонкому вопросу: что бы они выбрали из двух вариантов — гарантированную помощь Запада в освобождении и дальнейшей защите всех территорий, кроме Крыма, либо попытку вернуть полуостров военным путем, что приведет к затягиванию войны и снижению объемов западной помощи. Данные КМИС показывают, что 68% согласны рискнуть и непременно воевать за Крым и лишь 24% готовы отказаться от него.

Определенную лепту в перспективы возврата Крыма внес и сам Владимир Путин. Если до «референдумов» о присоединении четырех областей Украины (Херсонской, Запорожской, Донецкой и Луганской) к России, состоявшихся в сентябре 2022 года, полуостров на самом деле мог считаться уникальным случаем и исключением, то теперь он попал в один ряд с другими оккупированными регионами, где ВСУ уже проводили успешные контрнаступательные операции.

Опыт новейшей мировой истории также показывает: сегодня попытки присоединить территорию посредством насильственного захвата, как правило, заканчиваются провалом.

Территориальные захваты остались в прошлом
Многие столетия смысл войн заключался в захвате территорий и освоении их ресурсов — человеческих или природных. Победитель в войне получал новые плодородные земли, новых подданных, месторождения полезных ископаемых или доступ к торговым путям и, как следствие, богател и усиливался, а проигравший беднел и слабел. То есть территориальные захваты объяснялись прежде всего экономическими мотивами. Но с середины XX века всё меняется. Во-первых, существенно сократились количество и масштаб войн между государствами. Во-вторых, практически сошли на нет войны с целью поглотить или подчинить другое государство целиком. В-третьих, попытки захватить часть другого государства перешли в разряд явной аномалии. Немаловажно, что, даже если агрессия удавалась, легитимизировать аннексию чаще всего не получалось.

В нашумевшей книге Стивена Пинкера «Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше» выделяется следующий пассаж: «Ноль — количество раз, когда какая-либо страна завоевывала хотя бы часть другой страны, начиная с 1975 года». Пинкер написал это до высадки в Крыму «вежливых людей» (книга вышла в 2011 году), но и на тот момент он был не совсем прав. Силовые захваты происходили и после 1975 года, но касались либо малонаселенных приграничных областей или отдельных населенных пунктов, либо вовсе безлюдных и/или пустынных районов, либо островов (чаще всего необитаемых). По данным проекта Correlates of War, собирающего количественные данные о вооруженных конфликтах с 1816 года, каждое десятилетие в промежуток между 1850 и 1940 годами около 1% населения мира меняло государственную принадлежность в результате завоеваний. За последние 40 лет (не считая Украины) то же самое пережили менее 100 тысяч человек (0,001% мирового населения), причем почти все они проживали в зоне армяно-азербайджанского конфликта в Нагорном Карабахе.

По одной из самых распространенных версий, войны за территории сделала бессмысленными глобализация. Все препятствия к участию в международной торговле и глобальной системе разделения труда с легкостью снимаются невоенными способами. Отсюда следует, что при прочих равных вооруженный конфликт ради куска земли несет больше издержек, чем потенциальных выгод. Поэтому даже долгосрочные оккупации нередко заканчиваются добровольным возвращением к статус-кво. К самым ярким примерам, сравнимым с Крымом, относятся Намибия, Синайский полуостров и Восточный Тимор.

Глобализация сделала бессмысленными войны за территории
Бывшая немецкая колония Намибия с 1915 года находилась под управлением ЮАР — сначала в качестве подмандатной территории, а позже на правах фактически одной из провинций, вопреки решениям ООН и Международного суда. Южноафриканские власти распространили на Намибию апартеид (расовую сегрегацию) и бантустаны («резервации» для коренных жителей), вели разработку минеральных ресурсов и использовали страну в качестве тыловой базы для войск, воевавших в Анголе с просоветскими повстанцами. В 1990 году правительству ЮАР пришлось предоставить Намибии независимость на фоне санкций, международного давления и демонтажа режима апартеида.

Другой пример длительной оккупации — Синайский полуостров. Израиль захватил его после победной Шестидневной войны в 1967 году против коалиции арабских стран — Египта, Иордании, Сирии и Ирака. Израильтяне строили на полуостров, где, по преданию, Бог даровал Моисею десять заповедей, большие планы: давали земли переселенцам, прокладывали дороги и электрические сети, развивали сельское хозяйство, вложив в общей сложности $17 млрд. Но в 1982 году ради нормализации отношений с Египтом Израиль ушел с Синая. Большинство еврейских поселений разрушили, а их жителей силой депортировали на родину.

Восточный Тимор до 1975 года — далекая колония Португалии. После революции в метрополии местное освободительное движение объявило о независимости, но спустя неделю Индонезия ввела войска и объявила Восточный Тимор своей провинцией. Причем в качестве обоснования этого шага приводилась необходимость объединения двух частей острова Тимор для преодоления последствий гнета голландских и португальских колонизаторов. После отставки индонезийского диктатора Сухарто и начала демократического транзита в 1999 году под эгидой ООН прошел референдум о самоопределении Восточного Тимора: почти 80% жителей проголосовали за независимость, которую провозгласили спустя три года.

Стоит заметить, что во всех перечисленных случаях расставаться с территориальными приобретениями приходилось не из-за военного поражения или угрозы военного вмешательства. Израиль и ЮАР к тому же обладали ядерным оружием, да и Индонезия располагала всеми средствами, чтобы защитить аннексированные земли под благовидными предлогами. По аналогии с доводами в пользу аншлюса Крыма удержание Намибии можно было обосновать геополитическими интересами, Синайского полуострова — колоссальным сакральным значением, а Восточного Тимора — исправлением исторической ошибки. Тем не менее, в силу целого ряда внешне- и внутриполитических соображений Израиль, ЮАР и Индонезия не стали этого делать, выбрав путь дипломатического урегулирования.

Что ждет Крым?
В свое время среди российских националистов и державников всех мастей, в том числе и находящихся в оппозиции режиму Путина, была популярна фраза: «Путин уйдет — Крым останется». Сейчас, в разгар полномасштабной войны с Украиной, ее впору переиначить: «Уйдет Путин или останется — Крым придется отдавать». Сложившийся консенсус исходит из того, что до тех пор, пока Крым остается в составе России, установление прочного мира между Москвой и Киевом невозможно. И поскольку дипломатических путей возврата полуострова пока не просматривается, на первый план выходит сценарий военной операции.

Если опираться на тот опыт, что украинская армия уже приобрела в ходе текущей кампании, для того чтобы замахнуться на Крым, потребуется сначала провести наступление, сопоставимое с контрнаступлением под Харьковом в августе–сентябре 2022 года, на занятых россиянами территориях Херсонской и Запорожской областей и выйти к Перекопскому перешейку. Затем необходимо изолировать район боевых действий, нарушив коммуникации, как это удалось сделать прошлой осенью при освобождении правобережья Херсонщины и Херсона, в частности вывести из строя Керченский мост. После этого нужно поставить под огневой контроль сам полуостров по образцу систематических обстрелов высокоточными артиллерийскими системами острова Змеиный летом прошлого года.